Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый кубок
Еще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал вина
Порою той, что названа
Пора меж
волка и собаки,
А почему, не
вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
И минуты две думал он, кинуть ли его на расхищенье волкам-сыромахам или пощадить в нем рыцарскую доблесть, которую храбрый должен уважать в ком бы то ни было. Как
видит, скачет к нему на коне Голокопытенко...
Волк, близко обходя пастуший двор
И
видя, сквозь забор,
Что́, выбрав лучшего себе барана в стаде,
Спокойно Пастухи барашка потрошат,
А псы смирнёхонько лежат,
Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:
«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,
Когда бы это сделал я...
Вот добрый Воевода
видит:
Вступило от овец прошение в Приказ:
«Что волки-де совсем сдирают кожу с нас».
— О, баловень, сибарит! — говорил
Волков, глядя, куда бы положить шляпу, и,
видя везде пыль, не положил никуда; раздвинул обе полы фрака, чтобы сесть, но, посмотрев внимательно на кресло, остался на ногах.
В среднем течении река Мыге протекает по широкой долине, покрытой густым хвойно-смешанным лесом. Из лиственных пород здесь произрастают ольха, черемуха, тальники, осина, осокорь и береза. Судя по следам, которые мы
видели в пути, можно заключить, что на Мыге водятся лось, кабарга,
волк, выдра, белка, соболь и, вероятно, медведь.
Из животных в долине Кусуна обитают: изюбр, дикая коза, кабарга, куница, хорек, соболь, росомаха, красный
волк, лисица, бурый медведь, рысь и тигр. Последнего чаще
видят на реках Сиденгей 2-й и Оддэгэ.
— А вот мой личный враг идет, — промолвил он, вдруг вернувшись ко мне, —
видите этого толстого человека с бурым лицом и щетиной на голове, вон что шапку сгреб в руку да по стенке пробирается и на все стороны озирается, как
волк?
Через час я вернулся к своим. Марченко уже согрел чай и ожидал моего возвращения. Утолив жажду, мы сели в лодку и поплыли дальше. Желая пополнить свой дневник, я спросил Дерсу, следы каких животных он
видел в долине Лефу с тех пор, как мы вышли из гор и начались болота. Он отвечал, что в этих местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки,
волки, лисицы, зайцы, хорьки, выдры, водяные крысы, мыши и землеройки.
«Приятный город», — подумал я, оставляя испуганного чиновника… Рыхлый снег валил хлопьями, мокро-холодный ветер пронимал до костей, рвал шляпу и шинель. Кучер, едва
видя на шаг перед собой, щурясь от снегу и наклоняя голову, кричал: «Гись, гись!» Я вспомнил совет моего отца, вспомнил родственника, чиновника и того воробья-путешественника в сказке Ж. Санда, который спрашивал полузамерзнувшего
волка в Литве, зачем он живет в таком скверном климате? «Свобода, — отвечал
волк, — заставляет забыть климат».
— Так, так, миленький… Верно. Когда
волк таскал — никто не видал, а когда
волка потащили — все
увидели.
Буссе пишет, что айно,
увидев в первый раз в жизни свиней, испугались; да и Миддендорф говорит, что когда на Амуре в первый раз были разведены овцы, то
волки не трогали их.
Подойдя поближе, я
увидел совершенно разложившийся труп не то красного
волка, не то большой рыжей собаки. Сильное зловоние принудило меня поскорее отойти в сторону. Немного подальше я нашел совершенно свежие следы большого медведя. Зверь был тут совсем недавно. Он перевернул две колодины и что-то искал под ними, потом вырыл глубокую яму и зачем-то с соседнего дерева сорвал кору.
Мастерица Таисья инстинктивно оглянулась назад,
увидела стоявших рядом смиренного Кирилла и старика Гермогена и сразу все поняла: проклятые поморские
волки заели лучшую овцу в беспоповщинском стаде…
— К самому сердцу пришлась она мне, горюшка, — плакала Таисья, качая головой. — Точно вот она моя родная дочь… Все терпела, все скрывалась я, Анфиса Егоровна, а вот теперь прорвало… Кабы можно, так на себя бы, кажется, взяла весь Аграфенин грех!..
Видела, как этот проклятущий Кирилл зенки-то свои прятал: у,
волк! Съедят они там девку в скитах с своею-то Енафой!..
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне
волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй,
увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к барину.
Вы
видите бегущего по лесу
волка: пасть его открыта, язык высунут, глаза мутны; он рвет землю когтями, бросается на своих собратов, грызет их…
Волк, лиса или просто собака — не
вижу!
Вижу, вся женщина в расстройстве и в исступлении ума: я ее взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота делась? тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как в ночи у
волка горят и еще будто против прежнего вдвое больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу приходила, а личико в кулачок сжало, и по щекам черные космы трепятся.
Если б ты чувствовал это, ты не улыбнулся бы давеча иронически, ты бы
видел, что тут нет ни лисы, ни
волка, а есть женщина, которая любит тебя, как родная сестра…
Однажды
волк бежал по лесу,
увидел зайчика и говорит ему: «Заяц, а заяц, ведь я тебя съем!» Заяц стал проситься: «Помилуй меня,
волк, мне еще жить хочется, у меня дома детки маленькие».
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый
волк, всего
видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
— Ну да! Посмотри, — продолжал Минин, указывая на беспорядочные толпы казаков князя Трубецкого, которые не входили, а врывались, как неприятели, Троицкими и Боровицкими воротами в Кремль. —
Видишь ли, Юрий Дмитрич, как беснуются эти разбойники? Ну, походит ли эта сволочь на православное и христолюбивое войско? Если б они не боялись нас, то давно бы бросились грабить чертоги царские. Посмотри-ка, словно
волки рыщут вокруг Грановитой палаты.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у человека больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и
увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь?
Волка не осудит господь, если
волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
— А ведь вы и меня на грех навели, — проговорил он. — Ха-ха… Нашли
волков!.. Я и позабыл совсем, что сегодня у инородцев праздник. Аллах им послал веселую скотинку, вот они и поют! Огонек-то
видите на берегу? — там идет пир горой.
— Я неподалеку отсюда переночую у приятеля на пчельнике. Хочется завтра пообшарить всю эту сторону; говорят, будто бы здесь третьего дня
волка видели. Прощайте, батюшка! с богом! Да поторапливайтесь, а не то гроза вас застигнет. Посмотрите-ка, сударь, с полуден какие тучи напирают!
«Э, брат, погоди, вот тебя-то я и съем!» — подумал серый
Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не
видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил...
Заяц
увидел глядевшего на него
Волка. Другие не
видели, а он
видел и не смел дохнуть.
— Эй, Гермоген, побойся бога, не проливай напрасной крови… Келарь Пафнутий давно бы сдал нам монастырь и братия тоже, а ты один упорствуешь. На твою голову падет кровь на брани убиенных. Бог-то все
видит, как ты из пушек палишь.
Волк ты, а не инок.
До сих пор в густых лесах Нижегородской, Симбирской, Пензенской и Саратовской губернии, некогда непроходимых кроме для медведей,
волков и самых бесстрашных их гонителей, любопытный может
видеть пещеры, подземные ходы, изрытые нашими предками, кои в них искали некогда убежище от набегов татар, крымцев и впоследствии от киргизов и башкир, угрожавших мирным деревням даже в царствование им.
Через месяц после удаления армии проезжал по следам ее Плейер, цесарский посланник, и он говорит, что не мог
видеть без содрогания множества трупов, разбросанных на пространстве 800 верст и пожираемых
волками…
Меж тем черкес, с улыбкой злобной,
Выходит из глуши дерев.
И
волку хищному подобный,
Бросает взор… стоит… без слов,
Ногою гордой попирает
Убитого…
увидел он,
Что тщетно потерял патрон;
И вновь чрез горы убегает.
— Ну, теперь
видел? — коротко проговорил Гараська, когда мы осмотрели выработку и вашгерд; кум молчал, как затравленный
волк, бабы смотрели в сторону.
Шагах в пятидесяти, в глубине вражка, один
волк лежал, по-видимому мертвый, а другой сидел подле него;
увидев нас, он побежал прочь и, отбежав сажен сто, сел на высокую сурчину.
И раньше
видел я, что мужики ходят около конторы, как
волки над капканом: им капкан видно — да есть охота, а приманка зовёт, ну, они и попадаются.
— Бога не
вижу и людей не люблю! — говорит. — Какие это люди, если друг другу помочь не могут? Люди! Против сильного — овцы, против слабого —
волки! Но и
волки стаями живут, а люди — все врозь и друг другу враги! Ой, много я
видела и
вижу, погибнуть бы всем! Родят деток, а растить не могут — хорошо это? Я вот — била своих, когда они хлеба просили, била!
Вижу, поднимается, как
волк угрюмый. Взглянула исподлобья на свечу и глаза рукой заслоняет.
— Разумеется.
Волки! — продолжал Александр Иванович с лукавой усмешкой. — Всё, будто не смысля, ему говорят: «Это, Василий Петрович, ты, должну, в правиле. Мы теперь как отца Петра
увидим, тоже его об этом расспрошаем», а мне тут это все больше шутя сказывают и говорят: «Не в порядках, говорят, все он гуторит». И прямо в глаза при нем его слова повторяют.
Я потом часто, почти ежедневно,
видел этого человека. Его звали Сергеем. Когда не случалось никого из посетителей, он издали глядел на меня ласковыми, преданными, просящими глазами. Но я не хотел портить ни себе, ни ему первого теплого впечатления, хотя — признаюсь — бывал иногда голоден, как
волк зимой.
— Разное бывает… — мягко и уклончиво возразил Талимон. — Лес у нас великий, в иньшее место никто не заглядает, даже лоси и
волки… Одному богу звесно, что там ночью робится… Старые полесовщики много чего бают, потому что они целый день в лесу да в лесу… все
видят, все слышат… Да что ж? — обвел он нас глазами.
— Нет,
волк, обманул ты меня раз, а теперь не обманешь,
видел я, как ты старичка свалил. Давай-ка хвост!
Ну, пошел
волк дальше и опять всех хвостом бьет. Одного человека ударил, другого ударил.
Увидел старого старика, и его ударил прямо под коленки. А в руках у старика была корзинка с яйцами; упал он и все яйца разбил, так они и потекли, и желток и белок. Стоит старик и плачет, а волк-то хохочет...
Прибежал
волк домой и думает, что жена его пожалеет. А жена как
увидела, что у него хвоста нет, как закричит...
— Пойдем,
волк, в гости к тете Саше. Пусть все на улице
видят, какой у тебя хороший хвост.
— Теперь я
вижу,
волк, вам оттого нехорошо, что у вас хвоста нет, — сказал доктор.
Мальчик стерег овец и, будто увидав
волка, стал звать: «Помогите,
волк!
волк!» Мужики прибежали и
видят: неправда. Как сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду набежал
волк. Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей,
волк!» Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его.
Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.
Так, два дяди Сережи и их приятель, адъютант
Волков, забавлялись тем, что дразнили столяра Михея, желая
видеть, как он рассердится; потом ту же забаву перенесли на нервного, раздражительного Сережу и его дразнили, сочиняя указы о солдатстве, по которым будто бы возьмут его в рекруты, или рядные записи, по которым
Волков женится на маленькой сестре его…
Едина ты лишь не обидишь,
Не оскорбляешь никого,
Дурачествы сквозь пальцы
видишь,
Лишь зла не терпишь одного;
Проступки снисхожденьем правишь,
Как
волк овец, людей не давишь,
Ты знаешь прямо цену их.
Царей они подвластны воле, —
Но богу правосудну боле,
Живущему в законах их.
Кирилов остался один. Роскошь гостиной, приятный полумрак и само его присутствие в чужом, незнакомом доме, имевшее характер приключения, по-видимому, не трогали его. Он сидел в кресле и разглядывал свои обожженные карболкой руки. Только мельком
увидел он ярко-красный абажур, футляр от виолончели, да, покосившись в ту сторону, где тикали часы, он заметил чучело
волка, такого же солидного и сытого, как сам Абогин.